Вос­кре­се­ние в твор­че­стве Достоевского

Инте­рес­но, что зна­ме­ни­то­му писа­те­лю слу­чи­лось побы­вать на собра­нии еван­гель­ских хри­сти­ан. Ф.М.Достоевский посе­тил одна­жды про­по­ведь зна­ме­ни­то­го англий­ско­го про­по­вед­ни­ка Грен­виль Ред­сто­ка, о чем он и пове­дал в сво­ем “Днев­ни­ке писа­те­ля” за 1876 год. 
Мне слу­ча­лось Грен­ви­ля Ред­сто­ка слу­шать в одной зале, на про­по­ве­ди, и, пом­ню, я не нашел в нем ниче­го осо­бен­но­го: он гово­рил ни осо­бен­но умно, ни осо­бен­но скуч­но. 
А меж­ду тем он дела­ет чуде­са над серд­ца­ми людей: к нему льнут, мно­гие пора­же­ны: ищут бед­ных, чтоб поско­рей обла­го­де­тель­ство­вать их, и почти хотят раз­дать свое име­ние… 
Писа­тель отме­тил, что про­буж­де­ние про­ис­хо­ди­ло “в самом изящ­ном обще­стве нашем”.

Досто­ев­ский не рас­ста­вал­ся с Биб­ли­ей со вре­ме­ни сибир­ской ссыл­ки. В тече­ние четы­рех лет катор­ги един­ствен­ной кни­гой для чте­ния был для него Новый Завет. В этот пери­од, когда обще­ние с заклю­чен­ны­ми было един­ствен­ным кон­так­том с людь­ми, он начи­на­ет откры­вать в биб­лей­ском тек­сте всю глу­би­ну отве­тов на вол­ну­ю­щие вопро­сы. 
Один из таких вопро­сов – нрав­ствен­ное вос­кре­се­ние чело­ве­ка и Вос­кре­се­ние буду­щее, исто­ри­че­ское. 
Цен­тром рома­на “Пре­ступ­ле­ние и нака­за­ние” явля­ет­ся гла­ва, повест­ву­ю­щая о том, как Рас­коль­ни­ков слу­ша­ет отры­вок о вос­кре­ше­нии Лаза­ря. 
Состо­я­ние Рас­коль­ни­ко­ва после совер­шен­но­го пре­ступ­ле­ния подоб­но состо­я­нию чело­ве­ка, убив­ше­го не толь­ко про­цент­щи­цу, но и себя. Герой живет как в моги­ле, отде­лен­ный от людей барье­ром, кото­рый, он чув­ству­ет, не может пере­сту­пить: 
“Мрач­ное ощу­ще­ние мучи­тель­но­го, бес­ко­неч­но­го уеди­не­ния и отчуж­де­ния вдруг созна­тель­но ска­за­лись душе его”. 
Во вре­мя встре­чи с Соней в ее убо­гой ком­нат­ке, в обста­нов­ке, где все гово­рит о нище­те, но где на ста­рень­ком комо­де лежит Еван­ге­лие, Рас­коль­ни­ков пер­вый раз позна­ет доб­ро­ту, веру, свет. 
Имен­но искрен­ность и теп­ло­та Сони при­во­дят их к вза­им­ной откры­то­сти и откро­ве­нию, про­ис­хо­дя­ще­му так­же и через чте­ние все­го еван­гель­ско­го отрыв­ка. Этот отры­вок крайне важен для девуш­ки, кото­рая осно­вы­ва­ет на этих сло­вах весь смысл сво­е­го несчаст­но­го суще­ство­ва­ния. 
Бла­го­да­ря вере геро­и­ни эти стро­ки ста­но­вят­ся живы­ми и акту­аль­ны­ми так­же и для слу­ша­ю­ще­го их Рас­коль­ни­ко­ва. 
Соня со сво­ей любо­вью и без­гра­нич­ной верой всту­па­ет­ся за Рас­коль­ни­ко­ва и ведет его по пути, кото­рый он не был бы спо­со­бен при­нять и прой­ти один. Это путь пока­я­ния и глу­бо­ко­го стра­да­ния, путь к истин­ной вере в Бога. 
В романе “Иди­от” писа­тель пока­жет всю зна­чи­мость Вос­кре­се­ния Хри­ста для чело­ве­че­ства. В цен­тре – образ “Хри­ста во гро­бе”. В доме Рого­жи­на, “похо­жем на клад­би­ще”, князь Мыш­кин видит копию кар­ти­ны Голь­бей­на, явля­ю­щу­ю­ся мрач­ным сим­во­лом это­го жили­ща. Изоб­ра­же­ние тела Того, Кто осуж­ден на смерть, и пере­нес ужас­ные муче­ния. Изоб­ра­же­ние чело­ве­ка, побеж­ден­но­го тем­ной и мрач­ной силой. Изоб­ра­же­ние Хри­ста не вос­крес­ше­го. 
Иппо­лит не может понять, как уче­ни­ки Хри­ста, видев­шие такое тело Гос­по­да, мог­ли пове­рить в Его вос­кре­се­ние? Нико­му из геро­ев рома­на не уда­ет­ся отга­дать эту загад­ку жиз­ни. Даже кня­зю Мыш­ки­ну, кото­ро­го мно­гие иссле­до­ва­те­ли рома­на счи­та­ют про­об­ра­зом Хри­ста. На самом деле это не совсем так. Даже если князь и луч­ший из всех геро­ев по душе сво­ей, навряд ли Досто­ев­ский при­рав­нял боль­но­го и сла­бо­го чело­ве­ка ко Хри­сту. Это, ско­рее тот самый “не вос­крес­ший Хри­стос”. 
Этот роман Досто­ев­ско­го – пре­крас­ная иллю­стра­ция к сло­вам апо­сто­ла Пав­ла: “А если Хри­стос не вос­крес, то вера ваша тщет­на.… И если мы толь­ко в этой жиз­ни наде­ем­ся на Хри­ста, то мы несчаст­нее всех чело­ве­ков” (1 Кор. 15:17–19). 
Эпи­гра­фом к сво­е­му, пожа­луй, само­му зна­ме­ни­то­му рома­ну “Бра­тья Кара­ма­зо­вы” Досто­ев­ский выби­ра­ет биб­лей­ские сло­ва о Вос­кре­се­нии: 
“Истин­но, истин­но гово­рю вам: если пше­нич­ное зер­но, пад­ши в зем­лю, не умрет, то оста­нет­ся одно, а если умрет, то при­не­сет мно­го пло­да” (Ин. 12:24). 
В заклю­чи­тель­ном эпи­зо­де рома­на автор обра­тит­ся к моти­ву эпи­гра­фа. Дом смер­тель­но боль­но­го Илю­шеч­ки ста­но­вит­ся цен­тром, объ­еди­ня­ю­щим во вза­им­ной люб­ви груп­пу това­ри­щей маль­чи­ка и Але­шу. Сло­ва про­ща­ния, про­из­не­сен­ные моло­дым Кара­ма­зо­вым око­ло кам­ня, где Илю­шеч­ка меч­тал об иной жиз­ни, содер­жат мно­гие ссыл­ки на про­щаль­ную речь Хри­ста. Илю­шеч­ка, школь­ный това­рищ маль­чи­ков, в про­шлом оби­жен­ный ими, свя­зал всех глу­бо­ки­ми вза­им­ны­ми уза­ми люб­ви. Он явля­ет­ся тем малым “пше­нич­ным зер­ном”, кото­рое, уме­рев, дает свой плод. Имен­но к такой люб­ви – сво­бод­ной и бес­ко­рыст­ной – при­зы­ва­ет сво­их малень­ких дру­зей Але­ша. 
В его речи воз­ни­ка­ет образ свет­ло­го буду­ще­го Цар­ствия Небес­но­го и буду­ще­го Вос­кре­се­ния: “Непре­мен­но вос­ста­нем, непре­мен­но уви­дим и весе­ло, радост­но рас­ска­жем друг дру­гу все, что было …”