О Рож­де­стве

Ребе­нок – Бог, Бог – ребе­нок… Поче­му даже у людей, теп­лохлад­ных к вере, даже у неве­ру­ю­щих, не пере­ста­ет радост­но сжи­мать­ся серд­це при созер­ца­нии в эти рож­де­ствен­ские дни един­ствен­но­го, несрав­нен­но­го виде­ния: моло­дой Мате­ри с Ребен­ком на руках, и – вокруг них – волх­вов с Восто­ка, пас­ты­рей с ноч­но­го поля, живот­ных, неба, звез­ды? Поче­му так твер­до зна­ем, и сно­ва и сно­ва узна­ем мы, что нет на этой скорб­ной зем­ле нашей ниче­го пре­крас­нее и радост­ней это­го виде­ния, кото­рое века не мог­ли вытра­вить из нашей памяти?

К это­му виде­нию воз­вра­ща­ем­ся мы, когда нам неку­да боль­ше идти, когда, изму­чен­ные жиз­нью, мы ищем того, что мог­ло бы нас спа­сти. Ведь вот, в еван­гель­ском рас­ска­зе о Рож­де­стве Иису­са Хри­ста ниче­го не гово­рит Мать, и, конеч­но, ниче­го не гово­рит и Мла­де­нец – как если бы и не нуж­но было ника­ких слов, ибо ника­ки­ми сло­ва­ми не объ­яс­нить, не опре­де­лить, не пере­дать смыс­ла того, что про­изо­шло и совер­ши­лось тогда.

И всё-таки попро­бу­ем. Не для того, что­бы объ­яс­нять и истолковывать.

Но, как ска­за­но в Писа­нии, «от избыт­ка серд­ца гово­рят уста».

И невоз­мож­но чело­ве­ку избыт­ком этим не поде­лить­ся с другими.

Ибо имен­но в этих сло­вах: ребе­нок и Бог – самое пора­зи­тель­ное откро­ве­ние рож­де­ствен­ской тайны.

В неко­ем глу­бо­ком смыс­ле, тай­на эта обра­ще­на преж­де все­го к ребен­ку, про­дол­жа­ю­ще­му под­спуд­но жить в каж­дом взрос­лом. К ребен­ку, кото­рый про­дол­жа­ет слы­шать то, что взрос­лый уже боль­ше не слы­шит, и отве­чать на это той радо­стью, на кото­рую наш скуч­ный, взрос­лый, уста­лый и цинич­ный мир уже боль­ше не способен.

Да, празд­ник Рож­де­ства Хри­сто­ва есть дет­ский празд­ник не толь­ко в том смыс­ле, что для детей зажи­га­ют­ся елки, а в том, гораз­до более глу­бо­ком, смыс­ле, что, пожа­луй, толь­ко дети не уди­вят­ся тому, что когда при­хо­дит на зем­лю к нам Бог, Он при­хо­дит в обра­зе Ребен­ка, и этот образ Бога-Ребен­ка про­дол­жа­ет све­тить нам с икон, вопло­щать­ся в бес­чис­лен­ных про­из­ве­де­ни­ях искус­ства, точ­но самое глав­ное, послед­нее, радост­ное в хри­сти­ан­стве заклю­че­но имен­но тут, в этом «веч­ном дет­стве Бога».

Взрос­лый, даже когда он раз­го­ва­ри­ва­ет на «рели­ги­оз­ные темы», хочет и ждет от рели­гии объ­яс­не­ний, ана­ли­за, хочет, что­бы все было науч­но, серьез­но. И так же серьез­но и, в кон­це кон­цов, скуч­но рас­суж­да­ет о рели­гии и её враг, ате­ист, паля­щий по ней из сво­их «науч­ных» пушек. Нет у нас более пре­зри­тель­но­го отно­ше­ния к чему бы то ни было, чем то, что выра­же­но в сло­вах: «Это для детей млад­ше­го воз­рас­та». Это зна­чит – не для взрос­лых; не для умных и серьез­ных людей. Но под­рас­тут дети и тоже ста­нут таки­ми же серьез­ны­ми и скучными.

А Хри­стос ска­зал: «Будь­те как дети». Что это, зна­чит? Чего уже обыч­но нет у взрос­лых, и, вер­нее, что во взрос­лом зава­ле­но, затоп­ле­но, заглу­ше­но тол­стым сло­ем его взрос­ло­сти? Не преж­де ли все­го – свой­ствен­ная детям спо­соб­ность вос­хи­щать­ся, радо­вать­ся и, глав­ное, быть целост­ны­ми и в радо­сти, и в горе? И еще – спо­соб­ность дове­рять, отда­вать­ся, любить и верить всем суще­ством? И, нако­нец, все­рьез при­ни­мать то, к чему уже не спо­со­бен взрос­лый, – к мечте, к тому, что про­ры­ва­ет наш буд­нич­ный опыт, наше цини­че­ское недо­ве­рие, ту глу­би­ну тай­ны мира и все­го в нём, что откры­ва­ет­ся свя­тым, детям, поэтам.

И пото­му, толь­ко про­рвав­шись к ребен­ку, под­спуд­но живу­ще­му в нас, радост­ная тай­на при­ше­ствия к нам Бога в обра­зе ребен­ка может стать и нашим достоянием.

Ребе­нок не име­ет ни вла­сти, ни силы, но имен­но в без­вла­стии сво­ем ока­зы­ва­ет­ся он царем, имен­но в бес­си­лии и в без­за­щит­но­сти – его уди­ви­тель­ная сила.

Ребе­нок той дале­кой Виф­ле­ем­ской пеще­ры не хочет, что­бы боя­лись мы Его, Он вхо­дит в наше серд­це не устра­ше­ни­ем, не дока­за­тель­ства­ми Сво­ей силы и власти,а толь­ко любо­вью. Как ребе­нок – Он отда­ет­ся нам, и, как ребен­ка, мы можем толь­ко полю­бить Его и, в свою оче­редь, отдать себя Ему.

В мире цар­ству­ют власть и сила, страх и раб­ство. От них осво­бож­да­ет нас Богом­ла­де­нец Хри­стос. Толь­ко люб­ви, сво­бод­ной и радост­ной, толь­ко того, что­бы отда­ли мы Ему наше серд­це, хочет Он от нас. И мы отда­ем его без­за­щит­но­му, до кон­ца дове­ря­ю­ще­му нам Младенцу.

В празд­ник Рож­де­ства Хри­сто­ва явля­ет нам Цер­ковь радост­ную тай­ну: тай­ну сво­бод­ной, никем не навя­зан­ной нам люб­ви. Люб­ви, спо­соб­ной в Богом­ла­ден­це уви­деть, узнать, полю­бить Бога и стать даром новой жизни.

Алек­сандр Шме­ман (про­то­пре­сви­тер)