Первого декабря 1838 года между учителем московского благородного пансиона профессора Погодина Иринархом Введенским и неким господином Рейхенбахом, был заключен контракт. В нем говорилось следующее. «Я, нижеподписавшийся, утверждаю, что господин Рейхенбах, который теперь отвергает бытие Бога и бессмертие души человеческой, спустя 20 лет от настоящего времени, вследствие неизвестных ни мне, ни ему причин, совершенно изменится в настоящем образе мыслей;
утверждаю, что он торжественно, с полным убеждением сердца, будет верить и в бытие Бога, и в бессмертие души». Под именем Рейхенбаха скрывался воспитанник пансиона Афанасий Фет. Ему было 18 лет… За четыре года до этого судьба нанесла ему беспощадный удар.
Мать Фета, проживавшая в немецком городе Дармштадте, сбежала от мужа, будучи беременна, бросив дочь и отца, с ротмистром в отставке Афанасием Неофитовичем Шеншиным. Ребенок родился 29 октября, в имении Новоселки. Местный священник, «по уважению, оказываемому в оном доме», записал его сыном Шеншина. Сам помещик обвенчался с Шарлоттой только через два года, когда она получила развод и стала православной христианкой Елизаветой Петровной. Через четырнадцать лет, по чьему-то доносу подлог вскрылся. Было следствие, по окончании которого епархиальным властям пришлось вынести постановление: «Означенного Афанасия сыном господина ротмистра Шеншина считать не можно». Верующий человек мог бы справиться с таким ударом. Но маленького барина воспитывали в «лучших» традициях того времени: заставляли учить «Отче наш», причащали раз в году, да иногда, по большим праздникам, приходского попа приглашали отобедать за семейным столом. Из столбового дворянина, из «несомненного Афанасия Шеншина », он стал «гессен-дармштадским подданным Фётом». Мальчик потерял право называться русским. Он вынужден был подписываться унизительными словами: «к сему иностранец Фёт руку приложил». Он не мог без позора объяснить другим свое происхождение. Его оторвали от семьи, отняли фамилию, отлучили от Родины. Из Новоселок Афанасия увезли в далекий захудалый городишко Верро в Лифляндии, нынешний эстонский Выру. Его отдали в частный пансион, из которого он не мог отправиться в родную усадьбу даже на каникулы. «Оставаясь один в громадной пустой школе и пустом для меня городе, я слонялся бесцельно каждый день, напоминая более всего собаку, потерявшую хозяина». «Если спросить: как называются все страдания, все горести моей жизни, — напишет он тридцать лет спустя, — я отвечу: имя им — Фет».
Через три года, по воле Афанасия Неофитовича, юный Афоня, наконец, приехал в Россию. Полгода провел в Погодинском пансионе и поступил на словесное отделение Московского университета. В 1844 году, когда Фет окончил университет, умерла его мать. А вскоре за Елизаветой Петровной и дядя, Петр Неофитович Шеншин. Он обещал оставить Афанасию большое наследство, но умер неожиданно в Пятигорске, не успев оставить завещания. Его деньги неизвестным образом пропали. Надо было решать вопрос о дальнейшем пути. Фет мечтал о литературной славе – надеялся, что она принесет ему достаток и прочное положение в обществе. Но читатели буквально на глазах теряли интерес к рифмам. Толстые литературные журналы почти не печатали стихов. Наступал расцвет русской прозы.
Афанасий Афанасьевич пошел в армию. Офицерский чин давал права на дворянство. Без военного образования он, как разночинец, мог стать только унтер-офицером. Но была надежда на скорое производство. Через год службы в Кирасирском орденском полку Фет действительно стал корнетом. Но за это время Николай I подписал указ, согласно которому потомственное дворянство можно было получить, начиная с майора. Фет не отступил. Из ленивого студента, привыкшего к легкой жизни, он превращается в подтянутого и исполнительного служаку, который не гнушается самыми скучными должностями, лишь бы они сулили быстрое продвижение. Его служба проходила в маленьких степных городках, а больше в селах и деревнях, Херсонской губернии, куда почти не доходили книги и столичные журналы.
«Никого кругом, – пишет он, – и толчется около меня люд, который, пророни я одно только слово, осмеял бы это слово». И все же в этой глуши Фет находит родственную душу – дочь многодетного отставного генерала Марию Лазич.
Глубокое чувство не смогло победить убеждения Фета в том, что он окончательно погибнет, если женится на бесприданнице. Женитьба могла навсегда закрыть трудный и ненадежный путь к цели жизни. А целью этой было возвращение честного и благородного имени. «Я не женюсь на Лазич, — пишет он другу, — и она это знает, а между тем умоляет не прерывать наших отношений, этот несчастный гордиев узел любви или как хочешь назови, который чем более распутываю, все туже затягиваю, а разрубить мечом не имею духу и сил». Наконец, «гордиев узел» любви разрубила разлука. Вскоре после его отъезда Мария умерла. По официальным сообщениям, ее платье загорелось от неосторожно брошенной спички. Но Фет понимал, что эту спичку бросила она сама…
Пройдут годы, он женится, придет слава. Но образ погибшей возлюбленной не оставит его никогда. Он называл ее alter ego – вторым «я».
Срок пари с Иринархом Введенским подходил. Афанасий Афанасьевич с глубокой радостью понимал, что покаяние помогло ему этот спор проиграть. Спустя еще десять лет – удивительное исповедание веры, которое можно было бы озаглавить «Да святится имя Твое!»
Жизнь научила Фета понимать единственную молитву, которую нам дал Господь, и чувствовать, что непереводимое в точности арамейское «Авва», «Отче наш», находится где-то очень-очень близко к русскому слову «Папа».
В 56 году военной карьере Афанасия Афанасьевича Фета приходит конец. Новый император издает указ, дающий потомственное дворянство уже не майорскому, а только полковничьему чину. Для этого штабс-ротмистру Фету пришлось бы служить всю свою жизнь. Он берет бессрочный отпуск, едет на лечение в Германию, Италию и Париж. Вернувшись, подает в отставку, поселяется в Москве и, женившись, становится помещиком Мценского уезда. Главными занятиями поэта становятся поле, мельница, и конский завод. Десять лет Фет служит мировым судьей.
В 73‑м выходит долгожданный указ государя о присоединении Фета “к роду отца его Шеншина со всеми правами и званиями, к роду принадлежащими”. После многолетнего перерыва к нему возвращается радость творчества. Один за другим выходят четыре сборника его стихов «Вечерние огни». Его окружают замечательные молодые люди – наш религиозный мыслитель Владимир Соловьев и великий князь Константин Константинович Романов. Жизнь налаживается. Но он по-прежнему продолжает страдать из-за своей несчастной первой любви и смерти ждет, как избавленья.
Она пришла к нему 21 ноября 1892 года при обстоятельствах столь же неопределенных, сколь и рождение Фета. По одним сведениям, он хотел зарезаться, но секретарша вырвала у него нож. Тогда он бросился в столовую, к шкафу, где лежали кухонные ножи. Попытался открыть дверцу, но упал на стул и умер от разрыва сердца. По другим воспоминаниям слуг, он всю ночь простоял у открытого окна. И вскоре после этого умер. Может быть, он не выдержал мук, терзавших его в последнее время болезней. Может быть, это было помутнение рассудка. Расстройствами такого рода страдала его мать, обе сестры и оба брата. Но вряд ли это было проявлением малодушия или отказом от веры человека, который незадолго до смерти написал одно из лучших своих духовных стихотворений – «Отче наш»
Чем доле я живу, чем больше пережил,
Тем повелительней стесняю сердца пыл,
Тем для меня ясней, что не было от века
Слов, озаряющих светлее человека:
Всеобщий наш Отец, Который в небесах,
Да свято имя мы Твое блюдем в сердцах,
Да прийдет Царствие Твое, да будет воля
Твоя как в небесах, так и в земной юдоли.
Пошли и ныне хлеб обычный от трудов,
Прости нам долг, – и мы прощаем должников,
И не введи Ты нас, бессильных, в искушенье,
И от лукавого избави самомненья.