Ста­рая Рус­са Достоевского

И СКОТОПРИГОНЬЕВСК «БРАТЬЕВ КАРАМАЗОВЫХ» (СТАТЬЯ ПЕРВАЯ). 
Федор Михай­ло­вич Досто­ев­ский умел искус­но, как никто дру­гой, вве­сти чита­те­ля через зани­ма­тель­ный, кри­ми­наль­но-детек­тив­ный сюжет в самое сре­до­то­чие слож­ней­ших рели­ги­оз­но-нрав­ствен­ных про­блем чело­ве­че­ско­го бытия. При­чи­ны чрез­вы­чай­но при­сталь­но­го вни­ма­ния Досто­ев­ско­го к теме пре­ступ­ле­ния и к лич­но­сти чело­ве­ка, гру­бо попи­ра­ю­ще­го Божьи запо­ве­ди, нор­мы мора­ли и зако­ны пра­ва, коре­нят­ся не толь­ко в фак­тах его лич­ной био­гра­фии. Хотя, конеч­но же, не будь в жиз­ни писа­те­ля выпав­ших на его долю соци­аль­ных ролей под­след­ствен­но­го, осуж­ден­но­го и заклю­чен­но­го, ему вряд ли уда­лось бы стать столь глу­бо­ким и авто­ри­тет­ным ана­ли­ти­ком кри­ми­наль­ной про­бле­ма­ти­ки. 
 
На инте­рес Досто­ев­ско­го к лич­но­сти «чело­ве­ка без­за­ко­ния» повли­я­ли и обсто­я­тель­ства соци­аль­но-исто­ри­че­ско­го харак­те­ра. На Рос­сию неумо­ли­мо надви­га­лась эпо­ха гран­ди­оз­ных обще­ствен­ных потря­се­ний. На исто­ри­че­скую аван­сце­ну гото­вил­ся выдви­нуть­ся в каче­стве глав­но­го дей­ству­ю­ще­го лица новый соци­аль­но-пси­хо­ло­ги­че­ский тип дея­те­ля, кото­ро­му пред­сто­я­ло совер­шить основ­ные поли­ти­че­ские пре­ступ­ле­ния ХХ века и вверг­нуть стра­ну в неви­дан­ные ката­стро­фы. Досто­ев­ский одним из пер­вых почув­ство­вал и осо­знал роко­вую, апо­ка­лип­ти­че­скую зна­чи­мость это­го типа лич­но­сти и напра­вил свою твор­че­скую энер­гию и дар про­ни­ца­тель­но­го ана­ли­ти­ка на иссле­до­ва­ние ее деструк­тив­но-кри­ми­наль­но­го созна­ния. Через инди­ви­ду­аль­ные судь­бы бого­бор­цев Рас­коль­ни­ко­ва, Вер­хо­вен­ско­го, Став­ро­ги­на, Кара­ма­зо­вых, Смер­дя­ко­ва писа­тель попы­тал­ся всмот­реть­ся в пред­гро­зо­вую даль исто­ри­че­ско­го пути рос­сий­ской циви­ли­за­ции. Силою сво­е­го гения он постиг глу­бин­ную суть тех тра­ги­че­ских про­ти­во­ре­чий, кото­рые раз­вер­ну­лись во всей сво­ей пол­но­те спу­стя несколь­ко деся­ти­ле­тий. 
 
Для Досто­ев­ско­го в теме пре­ступ­ле­ния сошлись, слов­но в фоку­се, все самые круп­ные вопро­сы чело­ве­че­ско­го бытия, каса­ю­щи­е­ся Бога и дья­во­ла, сво­бо­ды и смер­ти, гре­ха и воз­да­я­ния, вины и ответ­ствен­но­сти. Вни­ма­ние к тем­ным сто­ро­нам чело­ве­че­ско­го суще­ство­ва­ния не поме­ша­ли ему обре­сти нрав­ствен­ный иде­ал, кото­рым для него стал Хри­стос. В Нем писа­тель уви­дел живи­тель­ный источ­ник веры, надеж­ды, люб­ви, свет­ло­го, бла­го­дат­но­го опы­та, без кото­рых жизнь обо­ра­чи­ва­ет­ся нрав­ствен­ной гибе­лью во мра­ке мизан­тро­пии. В ито­ге два полю­са, Хри­стос ввер­ху и «чело­век без­за­ко­ния» вни­зу, обра­зо­ва­ли в его созна­нии цен­ност­ную вер­ти­каль-ось, вокруг кото­рой вра­ща­лась все­лен­ная смыс­лов, цен­но­стей и норм его худо­же­ствен­но­го мира. 
 
Досто­ев­ский вына­ши­вал замы­сел напи­сать кни­гу об Иису­се Хри­сте. Он при­зна­вал­ся: «Верить, что нет ниче­го пре­крас­нее, глуб­же, сим­па­тич­нее, разум­нее, муже­ствен­нее и совер­шен­нее Хри­ста, и не толь­ко нет, но с рев­ни­вою любо­вью гово­рю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне дока­зал, что Хри­стос вне исти­ны, и дей­стви­тель­но было бы, что исти­на вне Хри­ста, то мне луч­ше хоте­лось бы оста­вать­ся со Хри­стом, неже­ли с исти­ной». 
 
dost1Писа­тель не скры­вал глу­бо­кой про­ти­во­ре­чи­во­сти сво­е­го лич­но­го рели­ги­оз­но­го опы­та и неод­но­крат­но при­зна­вал­ся, что на про­тя­же­нии всей жиз­ни мучил­ся вопро­сом о суще­ство­ва­нии Бога и что чем боль­ше его разум при­во­дил дово­дов «про­тив», тем силь­нее была в его серд­це жаж­да веры. В рус­ле этой важ­ней­шей кол­ли­зии его внут­рен­ней жиз­ни сло­жил­ся замы­сел роман­ной эпо­пеи «Ате­изм». Ее глав­ный герой, высту­пав­ший худо­же­ствен­ным «alter ego» авто­ра, дол­жен был прой­ти через гор­ни­ло тех же сомне­ний. В 1869 г. Досто­ев­ский в пись­ме к поэту А. Н. Май­ко­ву писал, что жизнь глав­но­го героя заду­ман­но­го рома­на пред­ста­нет как исто­рия боре­ния с собой, исто­рия паде­ния и вос­кре­ше­ния. Эпо­пея долж­на была стать гран­ди­оз­ной рус­ской тео­ди­це­ей. Позд­нее идея «Ате­из­ма» транс­фор­ми­ро­ва­лась в замы­сел свер­х­ро­ма­на «Житие вели­ко­го греш­ни­ка», частич­ны­ми вопло­ще­ни­я­ми кото­рой ста­ли рома­ны «Бесы», «Под­ро­сток» и «Бра­тья Кара­ма­зо­вы», в содер­жа­нии кото­рых важ­ное место заня­ли «насто­я­щие рус­ские вопро­сы» о суще­ство­ва­нии Бога и бес­смер­тии души. 
 
dost3Зна­чи­тель­ную часть это­го замыс­ла Досто­ев­ско­му уда­лось реа­ли­зо­вать в послед­ний пери­од сво­ей жиз­ни. Наи­бо­лее пло­до­твор­ный в твор­че­ском отно­ше­нии и самый спо­кой­ный и бла­го­по­луч­ный в его бур­ной жиз­ни, он ока­зал­ся свя­зан с еже­год­ны­ми про­дол­жи­тель­ны­ми пре­бы­ва­ни­я­ми семей­ства Досто­ев­ских в Ста­рой Рус­се. Имен­но в этом уезд­ном город­ке, в 1872–1880 годы шла его рабо­та над мно­ги­ми гла­ва­ми рома­нов «Бесы», «Под­ро­сток», «Бра­тья Кара­ма­зо­вы». Там же были напи­са­ны мно­гие стра­ни­цы «Днев­ни­ка писа­те­ля». 
 
Несо­мнен­но пра­вы те, кто счи­та­ет, что куль­тур­но-исто­ри­че­ский фено­мен, име­ну­е­мый «Досто­ев­ский и Ста­рая Рус­са» пре­бы­ва­ет в одном ряду с таки­ми реа­ли­я­ми оте­че­ствен­ной куль­ту­ры, как «Пуш­кин и Михай­лов­ское», «Тол­стой и Ясная Поля­на». 
 
Исто­рия обре­те­ния Досто­ев­ски­ми сво­е­го дома в Ста­рой Рус­се извест­на в сво­их основ­ных чер­тах доста­точ­но хоро­шо. В 1871 году, после воз­вра­ще­ния из Евро­пы, денеж­ные затруд­не­ния серьез­но ослож­ни­ли жизнь писа­те­ля и его семей­ства. Доро­го­виз­на сто­лич­ной жиз­ни ста­ла для него столь ощу­ти­мой, что воз­ник­ла мысль об отъ­ез­де куда-нибудь в не столь отда­лен­ную про­вин­цию, где жизнь была зна­чи­тель­но дешев­ле, и где мож­но было бы пере­ждать труд­ные вре­ме­на. В это вре­мя про­фес­сор Петер­бург­ско­го уни­вер­си­те­та Миха­ил Ива­но­вич Вла­ди­славлев, уро­же­нец Ста­рой Рус­сы, род­ствен­ник писа­те­ля, муж его пле­мян­ни­цы Марии Михай­лов­ны посо­ве­то­вал Досто­ев­ско­му обра­тить свое вни­ма­ние на этот город-курорт, извест­ный сво­и­ми лечеб­ны­ми мине­раль­ны­ми вода­ми. 
 
Вес­ной 1872 г. Досто­ев­ский писал сво­ей сест­ре Вере (в заму­же­стве Ива­но­вой): «…А так как вопрос о даче для нас слиш­ком важен, то мы, по сове­ту Вла­ди­славле­вых, и пору­чи­ли им (у Вла­ди­славле­ва там отец) нанять дачу в Ста­рой Рус­се. Вла­ди­славле­вы хва­лят место, хва­лят воды, деше­виз­ну и ком­форт. Прав­да, место озёр­ное и сырень­кое, это извест­но, но что делать. Воды дей­ству­ют про­тив золо­ту­хи и полез­ны будут Любе… Ска­жу толь­ко, что, кажет­ся, навер­но най­мем в Ста­рой Рус­се, тем более что уж очень мно­го удобств — деше­виз­на, ско­рость и про­сто­та пере­ез­да и, нако­нец, дом с мебе­лью, с кухон­ной даже посу­дой, вок­сал с газе­та­ми и жур­на­ла­ми и проч. и проч.» 
 
Дом, кото­рый устро­ил бы Досто­ев­ских, уда­лось снять не сра­зу. Пона­ча­лу при­шлось посе­лить­ся у свя­щен­ни­ка о. Иоан­на Румян­це­ва, где ощу­ща­лась неко­то­рая стес­нен­ность. Лишь в сле­ду­ю­щем, 1873 году появи­лась воз­мож­ность про­ве­сти лето в срав­ни­тель­но про­стор­ном и удоб­ном доме отстав­но­го под­пол­ков­ни­ка Алек­сандра Кар­ло­ви­ча Гриббе. 
 
В 1876 г. семи­де­ся­ти­лет­ний Гриббе умер. Анна Гри­го­рьев­на, огор­чен­ная и встре­во­жен­ная этим печаль­ным собы­ти­ем, писа­ла: «Кро­ме искрен­не­го сожа­ле­ния о кон­чине доб­ро­го ста­рич­ка, все­гда так сер­деч­но отно­сив­ше­го­ся к нашей семье, нас с мужем обес­по­ко­и­ла мысль, к кому перей­дет его дача и захо­чет ли буду­щий вла­де­лец ее иметь нас сво­и­ми лет­ни­ми жиль­ца­ми. Этот вопрос был для нас важен: за пять лет житья мы очень полю­би­ли Ста­рую Рус­су и оце­ни­ли ту поль­зу, кото­рую мине­раль­ные воды и гря­зи при­нес­ли нашим дет­кам. Хоте­лось и впредь поль­зо­вать­ся ими. Но, кро­ме само­го горо­да, мы полю­би­ли и дачу Гриббе, и нам каза­лось, что труд­но будет най­ти что-нибудь под­хо­дя­щее к ее досто­ин­ствам. Дача г‑на Гриббе была не город­ской дом, а ско­рее пред­став­ля­ла собою поме­щи­чью усадь­бу, с боль­шим тени­стым садом, ого­ро­дом, сара­я­ми, погре­бом и проч. Осо­бен­но ценил в ней Федор Михай­ло­вич отлич­ную рус­скую баню, нахо­див­шу­ю­ся в саду, кото­рою он, не беря ванн, часто поль­зо­вал­ся. 
 
Дача Гриббе сто­я­ла (и сто­ит) на окра­ине горо­да близ Колом­ца, на бере­гу реки Пере­ры­ти­цы, обса­жен­ной гро­мад­ны­ми вяза­ми, посад­ки еще арак­че­ев­ских вре­мен. По дру­гие две сто­ро­ны дома (вдоль сада) идут широ­кие ули­цы, и толь­ко одна сто­ро­на участ­ка сопри­ка­са­ет­ся с садом сосе­дей. Федор Михай­ло­вич, бояв­ший­ся пожа­ров, сжи­га­ю­щих ино­гда цели­ком наши дере­вян­ные горо­да (Орен­бург), очень ценил такую уеди­нен­ность нашей дачи. Мужу нра­вил­ся наш тени­стый сад, и боль­шой моще­ный двор, по кото­ро­му он совер­шал необ­хо­ди­мые для здо­ро­вья про­гул­ки в дожд­ли­вые дни, когда весь город уто­пал в гря­зи и ходить по немо­ще­ным ули­цам было невоз­мож­но. Но осо­бен­но нра­ви­лись нам обо­им неболь­шие, но удоб­но рас­по­ло­жен­ные ком­на­ты дачи, с их ста­рин­ною, тяже­лою, крас­но­го дере­ва мебе­лью и обста­нов­кой, в кото­рых нам так теп­ло и уют­но жилось». 
Наслед­ни­ца умер­ше­го А. К. Гриббе выста­ви­ла дом на про­да­жу. Друг семьи Досто­ев­ских, свя­щен­ник о. Иоанн Румян­цев посо­ве­то­вал им при­об­ре­сти дом. Одна­ко дол­ги, с кото­ры­ми писа­тель до сих пор не рас­счи­тал­ся, вос­пре­пят­ство­ва­ли покуп­ке. И тогда А. Г. Досто­ев­ская нашла выход: она попро­си­ла сво­е­го бра­та И. Г. Снит­ки­на купить дом на себя с усло­ви­ем, что, как толь­ко у Досто­ев­ских появят­ся день­ги, они сра­зу же выку­пят его. Так семья писа­те­ля при­об­ре­ла полю­бив­ший­ся им дом. 
 
Харак­тер­ной осо­бен­но­стью жиз­ни Досто­ев­ско­го в Ста­рой Рус­се ста­ло то, что она рази­тель­но отли­ча­лась от той преж­ней жиз­ни, кото­рую он вел ранее. В доме Гриббе уста­но­вил­ся раз­ме­рен­ный семей­ный уклад с твер­дым рас­по­ряд­ком дня, зара­нее опре­де­лен­ны­ми часа­ми тру­да и отды­ха, общим обе­ден­ным сто­лом, соби­рав­шим всех чле­нов семей­ства, бесе­да­ми роди­те­лей с детьми, про­гул­ка­ми, игра­ми, быто­вы­ми хло­по­та­ми. Писа­тель­ство и семей­ная повсе­днев­ность, твор­че­ство и быт сли­лись для него в одно нераз­рыв­ное целое пол­но­цен­ной жиз­ни. Так про­дол­жа­лось до смер­ти писа­те­ля зимой 1881 г. 
 
После его кон­чи­ны А. Г. Досто­ев­ская про­дол­жа­ла при­ез­жать с детьми на лето в свой ста­ро­рус­ский дом. Ее уси­ли­я­ми каби­нет мужа сохра­нял­ся в непри­кос­но­вен­но­сти. Лишь на сте­нах доба­ви­лись фото­гра­фи­че­ские порт­ре­ты Федо­ра Михай­ло­ви­ча. 
 
В 1899 г. дом был обнов­лен и немно­го рас­ши­рен, сохра­нив свою преж­нюю пла­ни­ров­ку. Неко­то­рым изме­не­ни­ям под­верг­лась лишь сто­ло­вая. Послед­нее его пере­устрой­ство, заклю­чав­ше­е­ся в уста­нов­ке новых печей, состо­я­лось в 1914 г., и это был послед­ний при­езд вдо­вы писа­те­ля в Ста­рую Рус­су. 
 
После рево­лю­ции дом Досто­ев­ских вме­сте со всем иму­ще­ством, мебе­лью был пере­дан в рас­по­ря­же­ние мест­но­го отде­ла народ­но­го обра­зо­ва­ния. В 1931 г. отме­ча­лось пяти­де­ся­ти­ле­тие со дня смер­ти писа­те­ля, и на стене дома была уста­нов­ле­на мемо­ри­аль­ная дос­ка. Тогда же набе­реж­ная и Минин­ский пере­улок, на пере­се­че­нии кото­рых сто­ял дом, полу­чи­ли новые назва­ния – набе­реж­ная Досто­ев­ско­го и Писа­тель­ский пере­улок. 
 
В годы вой­ны дом серьез­но постра­дал. В раз­ру­шен­ном кра­е­вед­че­ском музее прак­ти­че­ски не сохра­ни­лись лич­ные вещи Досто­ев­ско­го. После того, как дом был вос­ста­нов­лен, в нем в раз­ные годы рас­по­ла­га­лись город­ская биб­лио­те­ка, бюро ЗАГС и дет­ская музы­каль­ная шко­ла. 
 
В 1971 г. к празд­но­ва­нию 150-летия со дня рож­де­ния Досто­ев­ско­го по ини­ци­а­ти­ве науч­но­го сотруд­ни­ка кра­е­вед­че­ско­го музея Г. И. Смир­но­ва в доме на набе­реж­ной была откры­та вре­мен­ная экс­по­зи­ция, посвя­щен­ная жиз­ни и твор­че­ству писа­те­ля. Она про­су­ще­ство­ва­ла несколь­ко лет и ста­ла осно­вой мемо­ри­аль­но­го дома-музея Ф. М. Досто­ев­ско­го, кото­рый был открыт 4 мая 1981 г. 
 
Сам факт того, что за более, чем сто лет до это­го, в пере­ход­ную эпо­ху нача­ла кар­ди­наль­ных соци­аль­ных и духов­ных пере­мен вели­чай­ший из рус­ских гени­ев ока­зал­ся в древ­ней серд­це­вине рус­ской зем­ли, где она неко­гда зача­лась, отку­да берут свое нача­ло сло­ва «рус­ский» и «Русь» (в про­шлом, когда уро­жен­цев, жите­лей Ста­рой Рус­сы спра­ши­ва­ли, отку­да они, те отве­ча­ли: «мы – рус­ские»), содер­жит пока не рас­кры­тую зага­доч­ность, еще не осмыс­лен­ную нами симп­то­ма­ти­ку «вызо­ва» и «отве­та». Уже, хотя бы, поэто­му дан­ный куль­тур­но-исто­ри­че­ский факт досто­ин осо­бо­го вни­ма­ния и углуб­лен­но­го иссле­до­ва­ния. Нет одно­знач­но­го отве­та на вопрос, была ли это про­стая био­гра­фи­че­ская слу­чай­ность, или же писа­тель самим Богом был при­зван туда, где про­изо­шло рож­де­ние рома­на «Бра­тья Кара­ма­зо­вы» из духа Ста­рой Рус­сы, где его духов­но­му взо­ру откры­лась угро­за надви­га­ю­ще­го­ся пре­вра­ще­ния Рос­сии в миро­вой Ско­то­при­го­ньевск, насе­лен­ный мил­ли­о­на­ми бого­бор­цев – «кара­ма­зо­вых» и «смер­дя­ко­вых». 
 
К сожа­ле­нию, до сих пор миро­вое досто­ев­ско­ве­де­ние, как пра­ви­ло, огра­ни­чи­ва­ет­ся лишь отдель­ны­ми внеш­ни­ми сопо­став­ле­ни­я­ми тако­го рода, как, напри­мер, Ста­рая Рус­са – Ско­то­при­го­ньевск или дом А. Гриббе – дом Федо­ра Пав­ло­ви­ча Кара­ма­зо­ва и др., не рас­по­ла­гая целост­ной кар­ти­ной свя­зей и вза­и­мо­дей­ствий твор­че­ско­го «я» писа­те­ля со ста­ро­рус­ской соци­аль­ной, куль­тур­ной, рели­ги­оз­ной фак­ту­рой. 
 
Суще­ству­ет нуж­да в хро­но­гра­фи­че­ской кар­те типо­вых и экс­тра­ор­ди­нар­ных собы­тий ста­ро­рус­ской жиз­ни Досто­ев­ско­го как «чело­ве­ка повсе­днев­но­го», погру­жен­но­го в «тру­ды и дни», пре­бы­вав­ше­го в наедине с собой и в лоне семей­ства, в буд­ни и выход­ные, в каж­до­днев­ных житей­ских ситу­а­ци­ях и празд­нич­ных риту­а­лах. Сюда же долж­ны вой­ти опи­са­ния роле­вых функ­ций и пове­ден­че­ских стра­те­гий чле­нов семей­ства, отно­ше­ний меж­ду супру­га­ми, меж­ду роди­те­ля­ми и детьми, посе­ще­ний церк­ви и при­е­мов зна­ко­мых, осо­бен­но­стей форм досу­га, про­гу­лок по город­ским набе­реж­ным и пар­кам, на курорт мине­раль­ных вод, обще­ния с при­ро­дой, семей­но­го чте­ния, дет­ских игр, веде­ния домаш­не­го хозяй­ства, реше­ния финан­со­вых вопро­сов, при­об­ре­те­ния поку­пок, при­е­мов пищи, застоль­ных бесед, отхо­дов ко сну, про­буж­де­ний и т. д. 
 
В нынеш­нем музей­ном про­стран­стве дома Досто­ев­ских при­сут­ству­ют мно­го­чис­лен­ные зна­ки вовле­чен­но­сти писа­те­ля в коче­вую дина­ми­ку «ухо­дов-и-воз­вра­тов», в цик­лич­ность попа­да­ний в раз­но­тип­ные соци­о­куль­тур­ные про­стран­ства, про­вин­ци­аль­ное, ста­ро­рус­ское, с одной сто­ро­ны, и сто­лич­ное, петер­бург­ское, с дру­гой, раз­ли­ча­ю­щи­е­ся обра­за­ми жиз­ни, ком­му­ни­ка­тив­ны­ми сре­да­ми, жиз­нен­ны­ми рит­ма­ми. При этом нали­цо явное неже­ла­ние хозя­и­на дома пре­не­бре­гать ни одним из этих миров, его спо­соб­ность ценить и тот и дру­гой. 
 
Жиз­нен­ная модель позд­не­го Досто­ев­ско­го, его «маят­ни­ко­вое» суще­ство­ва­ние меж­ду Петер­бур­гом и Ста­рой Рус­сой пред­став­ля­ет осо­бый инте­рес для посе­ти­те­лей музея. Ведь в нее впи­сы­ва­ют­ся судь­бы мно­гих рус­ских мыс­ли­те­лей, писа­те­лей, интел­лек­ту­а­лов про­шло­го и насто­я­ще­го, так­же регу­ляр­но пере­ме­щав­ших­ся из боль­ших горо­дов в про­вин­цию и обрат­но. Сопут­ству­ю­щие этой моде­ли жиз­нен­ные про­ти­во­ре­чия, соци­аль­но-быто­вые кол­ли­зии и духов­ные про­бле­мы обост­ря­ют у людей твор­че­ско­го скла­да созна­ние сво­ей иден­тич­но­сти. Одно­вре­мен­но они устра­ня­ют из повсе­днев­но­сти обы­ден­ную рутин­ность, застав­ля­ют при­ла­гать серьез­ные уси­лия к при­ми­ре­нию внут­ри себя «воз­му­ща­ю­щих воз­дей­ствий» двух срав­ни­тель­но авто­ном­ных миров – мега­по­лис­но­го и про­вин­ци­аль­но­го. 
 
Все эти про­бле­мы, обла­да­ю­щие несо­мнен­ной соци­о­куль­тур­ной акту­аль­но­стью, поз­во­ля­ют нам сего­дня внут­ренне сбли­жать осо­бен­но­сти сво­ей жиз­нен­ной повсе­днев­но­сти с твор­че­ской жиз­нью вели­ко­го писа­те­ля и луч­ше пони­мать ее. Но для это­го важ­но осмыс­лить, доста­точ­но боль­шое чис­ло непро­стых про­блем, свя­зан­ных с ста­ро­рус­ским пери­о­дом твор­че­ской жиз­ни Досто­ев­ско­го. Не обой­тись здесь и без иссле­до­ва­ния рели­ги­оз­ной состав­ля­ю­щей ста­ро­рус­ской повсе­днев­но­сти Досто­ев­ско­го, когда он был при­хо­жа­ни­ном мест­ной церк­ви Св. Геор­гия и близ­ким дру­гом ее насто­я­те­ля, свя­щен­ни­ка о. Иоан­на Румян­це­ва. 
 
В. А. Бачи­нин, док­тор социо­ло­ги­че­ских наук, про­фес­сор 
(Санкт-Петер­бург – Ста­рая Рус­са)