Начало в №3 (37)
— Командир, — послышалось прямо за спиной, — не гоже чужих невест обижать, — на пороге стоял вдовый Фрол.
— И чья же это невеста? — Парень обернулся и рассмеялся, — не твоя ли?
— А ежели моя? А ежели я начальству твоему поведаю, чем ты тут занимаешься вместо того, что бы налог собирать для бойцов революции?
— Готово, командир, — крикнул кто-то из продотрядовцев. Парень исчез так же быстро, как и появился. Фрол поставил крынку на стол.
— Вот, невестой назвал тебя, — Фрол почему-то раскраснелся, — я пришел…
— Это Бог тебя привел, — бледная девушка опустилась на скамью, — спас ты меня.
— Бог привел, Бог и спас, я хотел попросить у тебя молока немного сыну меньшому, думал, до тебя еще не добрались красноармейцы.
— Молока? — Полина налила с подойника в крынку молока по края, — подоить успела, бери.
— Так много не надо, и половины хватит.
— Бери все, пусть ребята напьются до сыти, поди знай, когда еще доведется.
— Благодарствую, — Фрол взял крынку, — Поля, ты красивая… — Фрол прокашлялся, видно было его волнение, — вот назвал тебя невестой, а сам то я жених незавидный, бобыль с шестью детьми. Но я хочу разделить с тобой жизнь, любовь, детей и… — вдовец помолчал немного, — молитву. После свадьбы Поля переехала в большой и добротный дом Фрола. Ее приняли и сразу полюбили все его сыновья. Детей своих Полине Бог не дал, но она крепко полюбила всех шестерых Фроловых, но больше всех маленького белобрысого Еремку. И тот, матери не помня, был уверен, что Поля — мама его, ластился к ней.
Отец был с детьми строг, ломал хлеб на кусочки и не разрешал больше положенного брать, особенно в голодные неурожайные годы, или когда бравые командиры очистят погреба. Поля жалела всех ребят, но больше всех — младшенького. Бывало, печет хлеб, Еремке обязательно краюшку отломит, подкармливала его, свое отдавала. Еремка хоть был мал, а понимал добро. Заберется к ней на руки, обнимет:
— Мама, я вырасту, буду тебя кормить, — скажет.
Полина малыша поцелует, еще кусочек хлебушка ему отломит, пока отец не видит,
— Кормилец ты мой, благословение мое.
Беды обходили их дом стороной, отца не забирали ни красные, ни белые, ни вороные. Ребята росли, не болели, крепли и мужали. Утром и вечером все они собирались на молитву. А по воскресеньям ходили в соседнее село на службу. Когда дом молитвы закрыли и верующим запретили собираться, Фрол и Полина устраивали воскресные службы дома.
В сорок первом забрали на фронт сперва отца, а потом и всех сынов.
Снова Полина осталась одна.
Зима пришла лютая, какой давно не было, и с собой горе принесла. Первую похоронку получила Полюшка на Фрола, наплакалась вдоволь. Добрым он был.
Следом еще пять похоронок принес почтальон. А на последок и про Еремушку принесли казенное письмо: “Погиб смертью храбрых…”. Полина снова и снова читала эти строки и отказывалась верить написанному. Она все ждала, надеялась, что ошибка вышла, вернется сынок и, постаревшей ей, пособит, обещал ведь кормить.
Война кончилась, прошел год и другой… Домой возвращались сельчане. А Еремы все не было. Поля от бед и тяжелой работы совсем ослабла и слегла. Дом был не топленным и пустым, хлебом в нем не пахло. Не осталось ни средств, ни сил, только пустые сырые стены были рядом.
— Видно настал час и мне помереть, — Поля укрылась одеялом и фуфайкой, и все одно не могла согреться. Ее знобило и лихорадило. Так пролежала она сутки, пока, наконец, в сон не провалилась. Снился ей тот сон, что еще в девках она видела. Только теперь она разглядела, что с Еремушкой в догоняшки на поле играла, и это он ее зерном накормил.
Очнулась Полина. Над кроватью ее склонился молодой милиционер.
— Вы Богачева Полина Петровна? — спросил он.
— Я, — прошептала Поля.
— Распишитесь вот здесь. Я принес вам пенсию по потери кормильца Богачева Еремея Фроловича. Вам ее теперь каждый месяц будут приносить.
— Кормилец мой, — шептала Полина, — сам сгинул, а обещание не порушил, вот он хлеб твой, Еремушка.
На смену длинной зиме пришла солнечная капелистая весна, вскрыла речки, как банки консервные, зажурчала ручейками, защебетала птицами, принесла желание жизни.
Е. Шилижинская