Звонок рявкнул, и сердце почуяло беду. В дверях показалась соседка
– Тамара, с милиции позвонили, твоя дочка пропала из детсада, ее уже ищут. – Тома на глазах побелела, как сугробы за окном. – Сейчас к тебе за фотографией придут.
Последние слова до матери уже не долетели. Она рухнула на пол маленькой прихожей.
Тома и тетя Клава жили в квартирах напротив друг друга уже 5 лет. Обе они были без мужей со сходными судьбами и приличной разницей в возрасте. Клаву еще по молодости, когда ей не было и 25, муж оставил на руках с маленькой дочуркой. Она надеялась только на себя, вот и крутилась как волчок, чтобы заработать, прокормить, выучить свое чадо. А чадо выросло и уехало в чужую страну, так уж сложилось. Клава ни разу не видела ни зятя, ни внучат. Все ее богатство – квартира, телефон и пенсия, да вот еще с соседкой повезло.
Тома заработала только квартиру, на телефон еще не скопила, хотя бегала на три работы. В отличие от Клавы ее муж не бросил, она от него ушла, уехала в другой город, да подальше, чтобы не нашел. Пил он крепко и часто, и не раз она с синяками ходила после его веселья. Но ни это заставило ее принять такое решение. Однажды в дверь позвонили, и она узнала, что он женат не только на ней. Та, другая, разыскивала его, чтобы подать на алименты. После такой вести Тома и надумала уехать пока дочка еще совсем маленькая, чтобы и не знала и не помнила такого своего папашу. Замуж больше Тамара не собиралась, и друзей – не завела, разве что с соседкой, добродушной порядочной женщиной, общалась Тома. Единственным смыслом ее жизни была ее единственная дочь.
– Очнулась, наконец, я уж полчайника вылила на тебя, – Клавдия Сергеевна помогла соседке подняться. – Давай, Томочка, не время в обмороки падать, нужно карточку найти.
– Да, да, нужно карточку найти, – бессмысленно повторила молодая женщина и поплелась в комнату, – сейчас, сейчас.
На столе появился альбом с фотографиями.
– Здесь ей 2 годика, а здесь почти 3, – на карточку капнула крупная слеза, – а вот эта последняя, с месяц назад фотографировались. – С фотки смотрела на мать симпатичная кудрявая девчушка.
Снова рявкнул звонок. К двери побежала Клава и привела моложавого парня в милицейской форме в комнату.
– Есть фотография? – не церемонясь спросил он.
– Вот, – бледная мать с заплаканными глазами протянула милиционеру снимок, и тот сразу развернулся к выходу. – Постойте, как это она пропала из сада? Где она сейчас? Где она может быть? – Поток вопросов перебил ровный мужской голос:
– Ищем, мамаша, ищем. – Дверь хлопнула, и на полминуты в квартире застряла тишина.
– Ищут они, и я пойду, – Тамара обернулась платком, сунула босые ноги в сапоги и выбежала из дома.
– Куда ты, – ей в след кричала соседка, – посмотри метель какая. – В ответ только хлопнула где-то внизу дверь подъезда.
Ветер срывал снег с сугробов, подхватывал падающий с неба и гонял его, и кружил, как в миксере, и бил по лицу ледяными снежинками. Холод пробирал насквозь, обдавал, словно кипятком, обжигал. Но на все это женщина не обращала никакого внимания, она шла куда глаза глядели, падала, вставала и снова шла…
Клава растерянно ходила по чужой квартире:
– Что делать, что делать, – говорила она сама себе,- тоже на улицу отправиться? А, если позвонят, а тут никого, ни ее ни меня. Домой пойти, звонка дождаться? Может, сюда новости принесут?
Клава вдруг поняла, что ее соседка с дочкой – единственные близкие ей люди, и у нее никого, кроме них, нет. Ей было жаль маленькую потерявшуюся в пурге девочку и страдающую от этой потери мать. И она не просто сочувствовала, ее сердце невыносимо заболело, защемило, будто это были не соседи, а дочь собственная и внучка. Ей даже захотелось поменяться с ними местами, самой потеряться, а они, что бы в квартире теплой сидели.
– Как, как помочь, что я могу сделать, – мучила она себя, и все яснее и яснее понимала, что помощи с нее никакой быть не может. Резко погас свет. Из окна даже фонарь не светил, и окна соседнего дома не горели. Квартиру заполнила густая непроглядная тьма. Стало страшновато.
Так жутко ей было только однажды, когда муж ее больную и слабую после родов выставил за дверь. Она плелась в сумерках по чужим заснеженным улицам в чужом городе. Дочка в теплом одеяле мирно спала у нее на руках, не подозревая, что у мамы нет ни дома, ни денег, только железнодорожные шпалы под ногами. “А чем не выход, – подумала женщина, положила дочку на рельсы и сама легла поезда дожидаться, – секундочка, и нам с тобой ничего не нужно будет ни дома, ни пищи. И я не увижу как ты замерзаешь.” Послышался стук колес приближающегося поезда
– Прости, Господи, – скороговоркой сказала Клава и зажмурила глаза.
– Ты что это, детанька, надумала, – услыхала Клава над самым ухом хрипловатый старческий голос – грех, страшный грех. Сама-то как хочешь, а дитя не смей.
Откуда-то появился старик, взял ребенка и пошел себе, а Клава – бегом за ним.
– Стой, дедушка, – не твое ведь.
– Не мое, Божье, а ты распоряжаться взялась.
За спиной промчался поезд, Клаву передернуло.
– Да я, понимаешь, мне идти некуда, – семенила за чудным дедом Клава и сбивчиво рассказывала ему о своих несчастьях. Так дошли они до деревянного покосившегося домика на окраине городка. Старичок отдал Клавдии ребенка, постучал в дверь и … исчез. Так больше Клава никогда его не видела и постаралась забыть этот день. Только сейчас в одинокой темной комнате, чуя потерю близких, вспомнила она рельсы, поезд, отчаянье и неожиданную скорую помощь.
– Помилуй, Господи, – уже не скороговоркой взмолилась она, – помоги.
Где-то внутри нее раздался голос:
– А ты веришь?
– Как теперь не верить? Никто не поможет, только Ты.
Темнота надоела, Клава кое-как добралась до кухни и нашла свечу.
– Есть здесь кто? – в дверном проеме нарисовался тусклый силуэт милиционера, того самого, что за фотографией приходил.
– Я здесь, я – Клавдия Сергеевна чуть ли не закричала
– Вот Ваша потеряшка. – Клава прижала заснеженную девочку к себе. Ей не верилось, что все уже позади, почти все.
Парень улыбнулся и исчез.
– Пойдем-ка ко мне, внученька.
За окном, уставший ветер, затихал. В квартирах снова загорелся свет. Клава поставила полный чайник на газ.
– Как же ты потерялась?
– Вовка на прогулке сказал, что если от садика отойти далеко-далеко, то он станет точкой. Я Вовке не поверила, садик такой большой, и пошла проверять. Шла, шла, а снег на меня напал, и я его победила. Бабушка Клава, а мама моя где?
– Вояка ты моя, – засвистел чайник и зазвенел телефон. Клава сняла трубку.
– Мама в больнице, тепло не одевалась и простыла. Ее там маленько полечат, а мы с тобой чаю попьем, ночку поспим…, и она придет.
Елена Шилижинская