Руки коро­мыс­лом

Я с осо­бой теп­ло­той в серд­це все­гда вспо­ми­наю тебя, мой милый, доро­гой чело­век. Сто­ишь ты пере­до мной в смеш­ном зим­нем убо­ре. Овчин­ный полу­шу­бок, ват­ные брю­ки, вален­ки, лох­ма­тые от тор­чав­шей шер­сти, шап­ка из рыже­го меха, завя­зан­ная вере­воч­ка­ми под под­бо­род­ком. В лесу от диких моро­зов у тебя на усах и бро­вях намер­за­ли длин­ные сосуль­ки, и они отта­и­ва­ли, когда ты вхо­дил в наш опрят­ный, боль­шой дом, постро­ен­ный соб­ствен­ны­ми рука­ми. За поя­сом у тебя топор, покры­тый измо­ро­зью, в котом­ке «лисич­кин хлеб». Я все чаще вспо­ми­наю о тебе, милый мой отец.
Ты ушел на небе­са, немно­го не дожив до девя­но­ста лет, нико­го не обре­ме­няя обя­зан­но­стя­ми уха­жи­вать за боль­ным чело­ве­ком. Перед кон­чи­ной уви­дел такой чуд­ный и бла­го­сло­вен­ный сон, что даже маме не рас­ска­зал его, толь­ко дал понять, что нет слов пере­дать то, что обе­щал Царь Небес­ный чадам сво­им в дру­гой жизни.
Сколь­ко я себя пом­ню, ты был пре­крас­ный заду­шев­ный чело­век, наде­ляв­ший нас, детей такой любо­вью, какую я нико­гда потом ни от одно­го встре­тив­ше­го­ся на жиз­нен­ном пути людей не увидела.
Как мож­но было сохра­нить ров­ное состо­я­ние духа в боль­шой семье, в окру­же­нии семе­рых детей, нико­гда не обру­гать нико­го и не повы­сить голо­са; не назы­вать нико­го полу­и­ме­на­ми: «Вань­ка, Манька».
Ты гла­дил нас по голо­вам боль­шу­щей и жест­кой от топо­ра и сто­ляр­ных работ рукой с широ­кой ладо­нью и длин­ны­ми паль­ца­ми музы­кан­та. Руки эти охра­ня­ли нас, они дава­ли нам энер­гию, и мы рос­ли под защи­той тво­ей молит­вы и тво­их рук. Если кто-то из стар­ших или мама оби­жа­ла нас, ты рас­став­лял свои боль­шие руки коро­мыс­лом, и мы лете­ли сюда, как в спа­са­тель­ный круг.
За 15 лет, что я про­жи­ла в роди­тель­ском доме, ты толь­ко один раз замах­нул­ся на меня поло­тен­цем, и то по насто­я­нию мате­ри. По ее убеж­де­нию я очень согре­ши­ла: про­ви­ни­лась, надев газет­ную шапоч­ку, пошла с неве­ру­ю­щи­ми подруж­ка­ми «покаля­до­вать» в 7 часов вече­ра. Ниче­го там и не было. Я обо всем чест­но рас­ска­за­ла. Но ты замах­нул­ся на меня, я заплакала…
Во вре­мя обе­дов и ужи­нов, ты не мог поесть один, без ребен­ка на коле­нях. Помо­лив­шись, вся семья сади­лась вокруг сто­ла. Мать ста­ви­ла близ­ко к тебе тарел­ку и ребен­ку, само­му млад­ше­му, так­же. Один под­рас­тал и ухо­дил с колен, дру­гой садился. 
Ты был счаст­лив, когда в натоп­лен­ной чистой гор­ни­це, на кра­си­вых поло­вич­ках мы ходи­ли мар­шем, кру­гом, и рас­пе­ва­ли духов­ные бод­рые гим­ны. У тебя был заме­ча­тель­ный слух, и ты играл на баяне.
Твои руки, такие силь­ные, все­гда вызы­ва­ли у нас вос­хи­ще­ние, когда ты под­ни­мал огром­ный навиль­ник с сеном, в несколь­ко раз боль­ше тебя, и паху­чее сено закры­ва­ло тебе ноги. Ты носил на пле­чах брев­на почти до 70 лет, толь­ко потом спи­на у тебя немно­го ссу­ту­ли­лась. Физи­че­ский труд, даже самый тяже­лый, ты не остав­лял до смерт­но­го часа. И Бог бла­го­слов­лял тебя: вы с мамой нико­гда не поль­зо­ва­лись лекарствами.
И какой бы ста­ри­чок в 80 лет мог бы так поте­шать вну­ков, как ты! Мы сидим на зава­лин­ке, все кру­гом в цве­ту, гудят пче­лы. На одной ноге в шер­стя­ном носоч­ке ска­чешь ты по тро­пин­ке к колод­цу, что­бы поза­ба­вить внучек. 
Ты любил юмор, и вся­кие поба­сен­ки рас­ска­зы­вал, как актер, но нико­гда ниче­го похабного. 
Рабо­тал бри­га­ди­ром плот­ни­ков в лес­пром­хо­зе, и все тру­до­вые спо­ры с началь­ни­ка­ми тебе пору­ча­ли, пото­му что с молит­вой все делал. И люди «нор­маль­но» зара­ба­ты­ва­ли, не пили, пото­му что ты их наставлял.
Наша пяти­стен­ка, боль­шой дом, был «домом откры­тых две­рей». В нем все­гда были чужие люди из рай­он­ных дере­вень, и боль­шая печь в моро­зы была заня­та, здесь ото­гре­ва­лись стран­ни­ки. Боль­шое хозяй­ство, несколь­ко ого­ро­дов поз­во­ля­ло покор­мить самых раз­ных гостей. 
Как-то ты при­вел корявень­кую жен­щи­ну с маль­чи­ком из буд­ки с лесо­се­ки. Про­шлое Мару­си было жут­ко гре­хов­ным. Роди­те­ли ее обо­гре­ли, при­ня­ли. После пока­я­ния и кре­ще­ния она ста­ла при­мер­ной христианкой.
В вос­кре­се­нье ты вста­вал рано, оде­вал­ся в наряд­ную рубаш­ку, костюм, начи­щал до блес­ка хро­мо­вые сапож­ки и садил­ся за Биб­лию. Гото­вил­ся к слу­же­нию, под­чер­ки­вал строч­ки в кни­ге. Мама гото­ви­ла дом, рас­став­ля­лись ска­мьи, засти­ла­лись новые поло­вич­ки. Было тес­но, когда опус­ка­лись на коле­ни. Ты радо­вал­ся, когда при­хо­ди­ли бра­тья. Их было немно­го, и ты их очень любил. 
Не смот­ря на запре­ты во вре­ме­на воин­ству­ю­ще­го ате­из­ма, на нашей ули­це все, кто верил Богу, соби­ра­лись в сво­их «углах». Мусуль­мане соблю­да­ли древ­ние тра­ди­ции, пра­во­слав­ные шли к одной ста­руш­ке со сво­и­ми икон­ка­ми, а еван­ге­ли­сты соби­ра­лись в двух домах. Была у нас силь­ней­шая про­по­вед­ни­ца, высо­чен­ная худая жен­щи­на Акси­нья Роди­о­нов­на. «Чудо из чудес». Биб­лия у нее веси­ла, навер­ное, кило­грамм 10. Она ее ни во что не завер­ты­ва­ла и носи­ла под мыш­кой. Веру­ю­щие соби­ра­лись и у нее дома.
Вызы­ва­ли веру­ю­щих в НКВД, пре­ду­пре­жда­ли, что­бы не соби­ра­лись на «свои моле­нья». Ты отве­чал, что не можешь так посту­пить. А «Роди­о­нов­ну» не вызы­ва­ли: все муж­чи­ны ее рода были уби­ты на войне. Сколь­ко ей было лет – не угадаешь… 
Как и у дру­гих хри­сти­ан, в тво­ей жиз­ни были чуде­са, сохра­нив­шие рука­ми Гос­по­да жизнь. При стро­и­тель­стве моста через боль­шую реку ты поле­тел с огром­ной высо­ты, заце­пил­ся боком за что-то и повис. Ты остал­ся жив…
Ты нико­гда не застав­лял меня верить, не умо­лял стать веру­ю­щей. Про­сто знал, что Божье Сло­во в моей жиз­ни не прой­дет даром, и «все испол­нит­ся». Теперь я член церк­ви и все чаще вспо­ми­наю о тебе, милый мой отец, Ники­фор Пет­ро­вич Пау­тин, пре­сви­тер церк­ви Сузун­ско­го рай­о­на Ново­си­бир­ской области.

Р. Н. Вихорева, 
Вели­кий Новгород