Она мечтала об обычном женском счастье: муж, дети, дом.
Первое замужество подарило ей сына, развод, размен, раздел небольшого имущества и много недобрых воспоминаний.
Второй раз замуж не собиралась. Но вот появился он, тот, кто так заботился о ней и о ребенке, кто мастерил полочки в доме и ремонтировал потекшие краны. С ним и только с ним она будет по-настоящему счастлива. Это в первый раз, юной и наивной, она сделала ошибку, но теперь то уж не ошибется…
Через год после свадьбы родился розовощекий карапуз, и кончилось, утонуло в бутылке с водкой, недолгое счастье. Муж начал выпивать горькую. Он все чаще приходил домой пьяный, она терпела и надеялась: одумается супруг ее. Но тот пил запоями, а потом еще и загулял. Второй брак подарил ей еще одного сына, еще один развод и раздел.
В третий раз она (красота позволила) вышла замуж за обеспеченного, чтобы детей кормить. Он оказался человеком хорошим, добрым, ее полюбил. Она решила вознаградить его за ласку-заботу и родить ему родное дитя. Пришло к ней счастье, да быстро кончилось: муж погиб в автомобильной аварии.
Третий брак подарил ей преждевременные роды, горькую бедность с переездом на новое место жительство в небольшой сибирский поселок типа городского. Уехать ее вынудили родственники погибшего, они и так то ее укоряли, что женила на себе сыночка, да еще и хомут из своих отпрысков повесила. А после похорон и совсем доставать стали. Она, не долго думая, с ребятами своими взяла билет, до куда денег достало, и уехала.
Галина по натуре своей была оптимисткой. Она не ныла, не причитала, устроилась на непопулярную работу санитарки в лечебнице для душевно больных, получила небольшую квартиру в подгнившем старом бараке, навела там чистоту, уют и зажила на новом месте с одним единственным желанием поднять, вырастить детей. Одно только приносило беспокойство душе: странная семья по соседству.
— Баптисты они, — наставляли ее в магазине старушки сердобольные, — будь осторожней, в душу проникнут, и не заметишь, как к себе завлекут. Смотри, лишнего не болтай. — А она и не болтала, она вообще в жизнь свою больше никого пускать не хотела, ни мужей, ни подруг, ни соседей.
Эти самые соседи оказались люди приветливые и приятные. Ни ругани, ни брани, ни резких слов из-за барачных картонных перегородок Галя не слышала. Плача и шума тоже, хотя семья была многодетной. Только незнакомые ей красивые песни вечерами заполняли соседскую квартиру и за перегородку к Галине в дом проникали. Она не препятствовала им, наоборот даже форточку открывала и дверь в коридор слегка, чтоб слышнее было, чтоб слова разобрать. Сердечные песни эти и детки ее любили, замолкали, игрушки бросали и тихо-тихо сидели, боялись пошевелиться и скрипнуть. Она тоже боялась спугнуть такую благодать, дела все откладывала и слушала, слушала, да скупую слезу прятала…
Однажды Галина с соседкой своей в коридоре нос к носу столкнулась. Та ей мило улыбнулась, поздоровалась, да в гости к себе позвала.
— Нет, — испугано отрезала Галя, — не зазывай, не пойду.
Та опять улыбается:
— Нет, так нет, я просто на чай пригласила по-соседски. – Галя думала, что сейчас напирать начнет, уговаривать, а она пошла к своей двери.
— Постой, — окликнула ее Галина, — у тебя на лице счастье нарисовано. Дети ухожены, мужа твоего я пьяным не видала. Отчего же люди говорят плохо про вас?
— Народ наш поговорить любит, особенно о том, чего не знает, — баптистка была удивительно простой и милой, – но делать выводы лучше из того, что своими глазами видишь.
Спиртные посиделки были в больнице делом частым и обыденным, праздников на то хватало. Только новенькая санитарка всегда от коллектива откалывалась, компанию не поддерживала. Это обстоятельство повлияло на ее взаимоотношения с работниками лечебницы. Они просто не клеились. Трения начались и с главным врачом, который возражений не терпел, и сам пил вместе с подчиненными. К тому же ему глянулась молодая женщина, да только вечерок скоротать он никак не мог ее уговорить. Эта несговорчивость выводила его из себя. Симпатичная мать-одиночка – лакомый кусочек без обязательств, а она ломается, как девица, цену себе набивает. Он цеплялся к ней по поводу и без повода, легко находил причину для устных и письменных выговоров.
— Галина, — как-то сказал главврач, — что ж ты коллектив не уважаешь, за одним столом посидеть не хочешь. Слово начальника для тебя звук пустой. Смотри, так и работы и жилья лишиться можно.
— Вы мне грозите, вот я расскажу об этих Ваших словах, — пыталась возразить санитарка.
— Пожалуешься, кому? Кто тебе, санитарке, поверит?– Он рассмеялся. — Я с тобой не разговаривал и, вообще, не видел тебя в этот день. – Голос маленького начальника стал вкрадчиво-ласковым, — тебе показалось, слуховые галлюцинации в нашем заведении явление распространенное.
«И правда, кому жаловаться, кого о помощи просить, кому я, поломойка, нужна?» – весь вечер гоняла мысли мать-одиночка. Она варила, кормила и укладывала детей спать с этими вопросами. Когда сыночки уснули, она разревелась, глуша подушкой всхлипывания.
В комнату снова проник тихий звук стройного пения. Галя вытерла слезы, открыла коридорную дверь и стала прислушиваться. Слова было трудно разобрать. Тогда она, стараясь не скрипеть старыми половицами, прокралась к соседской двери и, приоткрыв ее, ловила драгоценные слова:
Если лилию Бог любит, и заботиться о ней,
Разве Он тебя погубит, позабыв в нужде твоей?
На сердце стало как-то спокойно и тихо. Женщина тихонько вернулась домой, легла в теплую постель и уснула.
Утром Галине объявили очередной выговор, и она поняла, что ей придется либо «договориться» с начальником, либо проститься с работой и с ведомственным жильем.
Осень в Сибири красивая, морозная и скорая. За нею сразу зима поспешает, суетится. Метелями стелет землю стуженную, снежным покрывалом закутывает.
Лютую зиму зверье боится, по берлогам и норам прячется. Человеку тоже дом с печкой нужен, да запас съестной, чтобы до весны дожить. Куда ж Галке податься с малыми детьми на руках, если с работы и с дома погонят? Старшенький ее только в первый класс пошел, второму четыре и младшенькому полтора годика исполнилось.
Смена закончилось, отделение сияло чистотой. Галина сидела в своей подсобке мрачная, печальная.
— Видно нет другого выхода, придется «договориться». — Сказала она сама себе и впервые в жизни налила в стакан чистого медицинского спирта.
Вечер выдался холодным. Морозец лужи под лед припрятал и захрустел жухлыми листьями. Галина шла по осенней улице в тонкой курточке нараспашку. Внутри горело, глаза заволокло туманной дымкой, ноги отказались слушаться, подкосились. Деревья, огоньки, дома закружились и, наконец, пропали в густом навалившемся мраке…
Продолжение следует
Рассказ Елены Шилижинской