В конце 1911 года известный всей России поэт, работавший под псевдонимом «К.Р.», написал своему другу, академику Кони:
«Дорогой Анатолий Федорович! Года два назад я, наконец, решился приступить к 1‑му действию «Царя Иудейского». Хотел бы узнать ваше веское мнение: продолжать этот плод долгого, четверть векового обдумыванья? Я очень одушевлен своей Евангельской драмой, и она не выходит у меня из головы. Действие пьесы с участием Иисуса, Понтия Пилата и его жены Прокулы происходит в последние дни земной жизни Христа, все как в Священном Писании: торжественный въезд в Иерусалим; толпа, требующая казни Мессии; крестный путь… Мне пламенно хотелось бы дать посетителям театра, особенно народного, здоровую пищу, удовлетворить их потребность в зрелищах, душу возвышающих, а не щекочущих низменные поползновения, которым, к прискорбию потворствует, многое из современного репертуара».
Академик Кони поддержал своего товарища и посоветовал, как можно скорее, направить подобное письмо в Священный Синод, чтобы получить соответствующее разрешение на постановку пьесы.
28 июля 1912 года К.Р. получил ответ. Отказ Синода выдать разрешение на театральную постановку пьесы К.Р. поразил многих. Все знали, что под этим псевдонимом публикуется президент Императорской Российской Академии Наук, главный начальник военно-учебных заведений России, боевой полковник лейб-гвардии, герой турецкой войны, носивший «святого Георгия» за отвагу… двоюродный дядя Государя Императора, наконец, Великий Князь Константин Константинович Романов.
Как поэт К.Р. был известен с 1882 года. Писали о нем мало — считалось, что человеку такого происхождения следует заниматься государственными делами, а не лирикой. Но народ его любил. Его стихи становились солдатскими песнями или городскими романсами, когда за их музыкальную обработку брались Чайковский, Глазунов, Глиер…
Константин Романов — академику Кони.
«Дорогой Анатолий Федорович, на днях узнал я, что в Урюпине один инспектор взялся прочесть в клубе без платы моего «Царя Иудейского» перед публикой. Напечатали и расклеили афишу, но на третий день помощник пристава взял с чтеца подписку, что он читать не будет. Податной инспектор написал письмо окружному Атаману, указывая, что едва ли удобно запрещение, т.к. всем известно, кто такой К. Р. Чтение разрешили. Но директор Реального училища запретил на общей молитве ученикам быть на чтении. То же сделали в Женской гимназии. Зато эту молодежь пустили в вечер чтения в кинематограф, где показывалась порнографическая драма «На дне полусвета». Как это умно!»
Поэт понимал, что актер в образе Христа не может и не должен появляться на сцене. Спаситель в его пьесе представлен через других действующих лиц. Но представлен так, что даже не знающий Евангелия человек легко представляет себе картину происходящего. Вот монолог Пилата:
Смотрю, перед возвышенным помостом
Внизу на площади шумит народ;
Первосвященник, книжники и члены
Синедриона впереди. Ко мне
По мраморным ступеням стража сходит
И Узника ведет. И Он предстал
Передо мной: без обуви, одетый
Как нищий. Но в убогом этом виде
Величествен казался он, как некий
Под рубищем скрывающийся царь…
По счастью, синодальный запрет распространялся только на постановку, пьесу напечатали. К. Р. ликовал:
«10 000 экземпляров 1‑го издания разошлись без остатков через две с половиной недели, выпускаю 2‑е издание. Драма переводится на девять языков, и из-за границы приходят предложения поставить мою пьесу».
Доступная публике, пьеса стала предметом активного обсуждения, напоминавшего политическую кампанию. Отклики колебались от сдержанно-недоумевающих до восторженных. «Новое время» отмечало, что пьеса написана с благоговением, от этого ее «исключительная красота и непобедимое очарование». Композитор Александр Глазунов:
«пьеса К. Р. подняла мой временно павший дух, и я, давно не сочинявший ничего, с удвоенной энергией взялся за писание музыки к этой изумительной, на мой взгляд, пьесе. Если мне удастся написать соответственную музыку, то я всецело обязан этим благоуханному таланту К.Р.»
На волне успеха поэт решился написать Николаю II: «Прошу разрешить представление, если не в общественных театрах, то в Эрмитажном или Китайском! Не знаю, пожелает ли Государь по примеру своего Прадеда, повелевшего, несмотря на запрещение цензуры, поставить «Ревизора», чтобы дать мне очутиться в положении Гоголя…».
Император разрешил поставить любительский спектакль. Премьера была назначена на 11 января 1914 года в Эрмитажном театре. Музыку Глазунова готовились исполнять два оркестра: придворный и лейб-гвардии Измайловского полка. Роли достались столичным офицерам и сыновьям автора: Игорю и Константину. Сам К.Р. решился воплотить на сцене образ тайного ученика Спасителя — Иосифа из Аримафеи.
В день первого представления зрители шли в Эрмитажный театр, как на заурядное светское развлечение, ушли взволнованные и потрясенные. Успех «Царя Иудейского» был неоспорим, хотя страсти еще бушевали. «Мой муж был в Эрмитаже и возмущался, что в пьесе — Христос, Божья Матерь и Апостолы», — негодовала одна светская дама. «Но на сцене нет Христа, как нет и одиннадцати Апостолов», — парировал академик Кони. «Почему же одиннадцати?» — «Двенадцатый, Иуда, сидит среди публики». Анатолий Федорович был совершенно прав. Россия забывала и предавала Бога.
19 июля Германия объявила войну России. 22 ‑го Константин Константинович отправил на войну сына Иоанна. 23-го — Гаврилушку, Игоря и Олега. 24-го вместе с Измайловским полком уходил пятый сын Костя. В посланном им на фронт лазарете, сестрой милосердия уехала жена старшего сына, оставив грудного младенца… На Германском фронте погиб Олег, самый близкий по духу. В июне 1915-го не стало и Великого Князя.
До большой постановки «Царя Иудейского» Константин Константинович не дожил совсем немного. Театральный сезон 1917–18 годов «Театр Незлобина» начал с большим опозданием. Наверстывая упущенное из-за пожара время, известный антрепренер решил привлечь московского зрителя сенсацией. Выбор пал на драму К. Р. Успех был огромный. Трудно было себе представить что-либо более злободневное. Пьесу ставили и в столице, и в Киеве. На петроградской сцене Незлобина спектакль давали и 6 ноября — вечером, накануне Октябрьской революции. В 1918‑м вышел даже кинофильм одноименным названием. Правда, он немедленно был снят с экрана “как грубейшая макулатура”. На этот раз запрет исходил от Наркомпроса. Вслед за фильмом запретили театральную постановку и саму пьесу «Царь Иудейский». Спустя совсем немного времени лег запрет и на буквы «К.Р.»…
По материалам сайта НЕОФИТ.РУ